Раневская цитаты анекдоты - страница 11

Я, как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.
Фаина Раневская о работе
Не секрет, что работа для Фаины Раневской была едва ли не синонимом слова «жизнь». «Не терплю каботинства», — сказала актриса в одном из своих интервью.

...Самым трудным для меня было научиться ходить по сцене. Я так и не научилась.

После премьеры спектакля «Дальше — тишина», в котором сыграла Фаина Георгиевна, у актрисы поинтересовались, как складывались взаимоотношения с режиссером этого спектакля, на что Раневская заявила:
— Мы изображали любовь слонихи и воробья.

Кошмар — это когда мне снится, что я снимаюсь в кино.

Мне бы только не мешали, а уж помощи я не жду... Режиссер говорит мне — пойдите туда, станьте там, — а я не хочу стоять «там» и идти «туда». Это противоречит моей внутренней жизни.

В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.

Не желая спорить с режиссером по поводу какой-то сцены:
— Я всегда согласна договориться по-хорошему, если вы обещаете, что будет по-моему.

У нас в театре удивительные лестницы — в них ступенек, ведущих наверх гораздо больше, чем вниз, особенно, если подниматься — уставшей, а спускаться после пинка под зад.

Я к старости смолоду привыкла. В двадцать два года старуху играла, загримировавшись. Я столько всяких подлых сыграла, что могла бы и к этому привыкнуть...
Спрашивают, много ли заработала, снимаясь в последнем фильме:
— Этого хватило бы на всю жизнь, умри я сегодня.

Не умею отказывать. К тому же, постоянно нужны деньги. Поэтому, когда предлагают сняться в фильме, в котором сниматься не хочу, начинаю выдумывать немыслимые требования, чтобы плюнули и пригласили кого-то другого. Не плюют, самые гнусные требования выполняют, словно без меня очередную дуру сыграть некому. После этого совестно отказываться и от роли, и от требований. Ползет слух, что Раневская зазналась и набивает себе цену капризами.

Марине Нееловой:
— Вы, деточка, можете стать либо великой актрисой, либо никем. Только дерьмо может быть кем-то наполовину.

— Чтобы стать видным деятелем культуры, нужно стараться не высовываться, идти в ногу с нужными людьми и наступать на ноги тем, кто может обогнать.

— Ах, ничего не может быть хуже этой мышиной возни, — делано возмущается обиженная актриса, прикладывая к сухим глазам платочек.
Раневская возражает:
— Ну почему же? Крысиный яд, например.

Великие экспериментировали в театре. Теперь экспериментируют театром.

Отремонтировали зрительный зал, оснастили сцену, расширили гримерные и в туалетах теперь не воняет... Все сделали для театра, об одном забыли — актеры-то прежние.

В нашем театре бездарей не больше, чем в остальных. Беда в том, что они активны и, кажется, размножаются делением.

Есть спектакли, на которых рты зрителей не закрываются от восхищения или смеха. В нашем, к сожалению, из-за зевков.

Раневская на репетиции:
— Мата не хватает!
Завадский обомлел:
— Мат на сцене? Что вы, Фаина Георгиевна? Пьеса и без того фривольная.
Та в ответ ехидно:
— Мат это спортивный инвентарь такой, Юрий Александрович. Генке Бортникову на голый пол на сцене падать неудобно.

Молодая актриса, извиняясь за неудачно исполненный куплет песни на сцене, кокетливо пожимает плечиком:
— Прошу простить, мне медведь на ухо наступил.
Раневская фыркает:
— И по всему остальному тоже потоптался?

(Раневская почти восемь лет пыталась играть в знаменитом Московском драматическом театре имени А.С. Пушкина, очень надеясь на серьезные драматические роли. Но не прижилась там. В театре достаточно было своих прим, кроме того, репутация язвительной нарушительницы спокойствия вовсе не способствовала получению тех ролей, которые Раневской были нужны).
— Примы во всех театрах всех городов похожи между собой, как очковые змеи. Они готовы играть Джульетту до восьмидесяти лет, только бы роль не досталась сопернице, — говорила Фаина Георгиевна.

— Новый спектакль обойдется Завадскому куда дороже прежних.
— Это почему? — недоверчиво интересуется Марецкая, зная, что декорации на сей раз самые простенькие, костюмы тоже, даже программки напечатаны на серой бумаге.
— Именно потому. Заманить зрителей на этакую серость можно будет только раздавая контрамарки принудительно или к продуктовым наборам в нагрузку.

Скоро третий звонок, а зрительный зал наполовину пуст.
За кулисами паника: что случилось, ведь до сих пор спектакль пользовался успехом. Наконец, кто-то из актеров соображает:
— В фойе Раневская! Пока она оттуда не уйдет, зрители в зал не пойдут.
Действительно, Раневская, решившая посмотреть спектакль как все остальные зрители — из партера, купила билет и пришла.
Режиссер по громкой связи сообщает, что пора в зал.
В зале повторяется нечто похожее — зрители-то расселись, но по рядам ходят программки, которые передают Фаине Георгиевне, чтобы подписала, и обратно, большинство голов отвернуты от сцены в ее сторону.
Тогда Раневскую решают вызвать на сцену, чтобы не отвлекала тех, кто в зале.
— Раневская, на сцену. Скоро ваш выход! — вещает помощник режиссера.
(Проблема была в том, что Раневская пришла посмотреть, как роль миссис Сэвидж[24] играет Вера Марецкая. В результате, Марецкая весь спектакль просидела в своей гримерке, надув губы, а Раневская играла на сцене. Зрители решили, что это такая режиссерская задумка).

«В театре небывалый по мощности бардак, даже стыдно на старости лет в нем фигурировать. В городе не бываю, а больше лежу и думаю, чем бы мне заняться постыдным. Со своими коллегами встречаюсь по необходимости с ними «творить», — писала в одном из писем Фаина Раневская.

Хорошо, что Чехов не дожил до наших дней, иначе непременно принял бы яд, сходив всего лишь на одну постановку его пьесы.

Очередь перед кассами театра вовсе не означает, что спектакль хорош, актеры талантливы, а режиссер гениален. Может, просто играет кто-то, намозоливший глаза в кино, или в бомонде пронесся слух, что спектакль в этом сезоне в моде.

Страшный сон современного режиссера — нахмуренные брови чиновника, принимающего спектакль. А ведь должно быть иначе: нахмуренные брови Станиславского, не принимающего его халтуру.

Сейчас в актеры может идти каждый, даже тот, у кого ни таланта, ни голоса. И раньше шли, да только публика освистывала, и уходили. А теперь профсоюз не позволит уволить самую бездарную бездарь, если та зачислена в штат театра.

После очередного едкого замечания Раневской актриса раздраженно:
— Фаина Георгиевна, вам нравится оскорблять и унижать людей?
— Кто вам сказал, что нравится? Может, я делаю это с усилием?

— Это так сложно, так сложно: сначала написать, а потом сыграть пьесу так, чтобы зрители не приняли антракт за финал и не бросились в гардероб. Станиславский не прав, сказав, что театр начинается с вешалки. Гардероб — лакмусовая бумага, если там много пальто и мало людей — спектакль удался, хуже, если наоборот.

— Фаина Георгиевна, вам понравился спектакль?
— Да. Я прекрасно выспалась. Правда, сначала мешало хлопанье кресел, зато потом, когда почти все ушли, стало спокойно. И в гардеробе никакой очереди.

Есть две категории известных артистов. Те, кому дали звание на юбилей, чтобы отвязаться, и те, кому звания вообще не дали, но народ их любит.

Если Верка Марецкая звезда, зачем ей место под Солнцем?

Раньше актеры на сцене заявляли о себе, а теперь только поддакивают...

Фаина Георгиевна услышала отзыв о работе немолодого уже актера:
— У него открылось второе дыхание:
— К сожалению, искусственное...

— Сегодня еще раз посмотрела фильм «Золушка». Знаете, Жеймо играет с каждым разом все лучше, а вот я — все хуже.
(В фильме Янина Жеймо исполнила роль Золушки, а Фаина Георгиевна — роль мачехи).
— Фаина Георгиевна, как вы можете играть на разных сеансах по-разному, это же фильм, все снято на пленку? Кино тем и отличается, что ничего нельзя изменить, как сыграли, так и сыграли.
Раневская упрямо:
— Это вы в своем фильме «Рассвет в Вездесранске» сыграли плохо на века, а Жеймо с каждым разом играет все лучше.

— N талантливая актриса, — заявила Раневская.
— Раньше вы были иного мнения.
— Разглядела. Она даже ответственность снимает с себя так, словно это ночная рубашка. Не всякой дано.

— Никто не может быть абсолютно похожей на Любовь Орлову!
Не замечавшие у Раневской приступов льстивости, актеры ждут продолжения, которое следует незамедлительно:
— Даже ей это не всегда удается!

— Страшно раздражают актерские улыбки.
— Почему?
— Никогда не знаешь всерьез, или это ради репетиции?

Раньше актеры в театре служили, потом ролью жили, теперь роли играют, а скоро будут просто присутствовать на сцене. Навесят таблички: «Иванов», «Гаев», «Лопахин»..., а остальное зритель пусть сам додумывает.

Раневская, у которой было ничтожно мало ролей при ее таланте, очень страдала от невостребованности. Одна из актрис насмешливо посоветовала:
— Ах, Фаина Георгиевна, наслаждайтесь ничегонеделанием!
Раневская горько усмехнулась:
— Безделье доставляет удовольствие только тогда, когда у тебя куча неотложных дел.