Раневская цитаты анекдоты - страница 14

Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского.

Театр катится в пропасть по коммерческим рельсам.

После спектакля, в котором я играю, я не могу ночью уснуть от волнения. Но если я долго не играю, то совсем перестаю спать.

— Почему, Фаина Георгиевна, вы не ставите свою подпись под этой пьесой? Ведь вы почти переписали ее заново.
— А меня это устраивает. Я играю роль яиц: участвую, но не вхожу.

— Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей...
— Ну, это еще мягко сказано, — заметила Раневская. — Вчера я позвонила в кассу и спросила, когда начало представления.
— И что?
— Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»

Когда Фаина Раневская узнала, что ее не утвердили на роль в фильме «Иван Грозный», она расстроилась и в сердцах крикнула кому-то из коллег:
— Лучше я буду торговать кожей с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна!
Создателю «Броненосца» не преминули эти слова передать. Через некоторое время Фаина Георгиевна получила телеграмму.
«Как идет торговля?» — интересовался Эйзенштейн.

Сняться в плохом фильме все равно, что плюнуть в вечность!

О своих ролях, сыгранных в кино: «Деньги проедены, позор остался».

— Жаль, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы, — сказал Раневской Виктор Розов[33]. — Люди у касс устроили форменное побоище!
— И как? Удалось им получить деньги обратно?

Критикессы — амазонки в климаксе.

Из разговора Фаины Раневской с композитором Вано Ильичом Мурадели:
— А ведь вы, Вано, совсем не композитор.
— Это почему же?
— Потому, что фамилия у вас такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» — «ра», вместо «до» — «де», вместо «ля» — «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете!

У меня склероз: забываю вовремя проснуться на репетицию.

Раневская сообщает знакомой по телефону: — У нас сегодня премьера. Не приходите — не пожалеете.

Раневская начинающему композитору:
— Уважаемый, даже колыбельную нужно писать так, чтобы люди не засыпали от скуки.

Вот бывают же такие люди, которым язык так и чешется задать вопрос: «Сложно ли вам живется без мозгов?»

Кино — заведение босяцкое.

Ростиславу Плятту.
— Опять эти ваши пляттские шутки?!

— Ну-с, Фаина Георгиевна, и чем же вам не понравился финал моей последней пьесы?
— Он находится слишком далеко от начала.

Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» — ничего о себе не знаю.

— Я была вчера в театре, — рассказывала Раневская. — Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала.

— Вы слышали, как не повезло писателю N? — спросили у Раневской.
— Нет, а что с ним случилось?
— Он упал и сломал правую ногу.
— Действительно, не повезло. Чем же он теперь будет писать? — посочувствовала Фаина Георгиевна.

Однажды председатель Комитета по телевидению и радиовещанию С.Г. Лапин зашел в гримуборную Раневской после спектакля и начал восхищаться игрой актрисы.
— В чем я могу вас еще увидеть, Фаина Георгиевна? — спросил большой начальник, собираясь уходить.
— В гробу, — ответила Раневская.

Маша Голикова, внучатая племянница Любови Орловой, подрабатывала корреспондентом на радио. После записи интервью она пришла к Фаине Георгиевне и сказала:
— Все хорошо, но в одном месте нужно переписать слово «феномен». Я проверила, современное звучание должно быть с ударением в середине слова — «феномен». Раневская переписала весь кусок, но дойдя до слова «феномен», заявила в микрофон:
— Феномен, феномен, и еще раз феномен, а кто говорит «феномен», пусть идет в жопу.

Узнав, что ее знакомые идут сегодня в театр посмотреть ее на сцене, Раневская пыталась их отговорить:
— Не стоит ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая... Но раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта.
— Почему после второго?
— После первого очень уж большая давка в гардеробе.

В «Шторме» Билль-Белоцерковского Раневская с удовольствием исполняла роль «спекулянтки». Это был сочиненный ею текст — автор разрешил. После сцены Раневской — овация, и публика сразу уходила. «Шторм» имел долгую жизнь в разных вариантах, а Завадский ее «спекулянтку» из спектакля убрал. Раневская спросила у него:
— Почему?
Завадский ответил:
— Вы слишком хорошо играете свою роль спекулянтки, и от этого она запоминается чуть ли не как главная фигура спектакля... Раневская предложила:
— Если нужно для дела, я буду играть свою роль хуже.

— Фаина Георгиевна, я решила там заняться режиссурой. Хочу поставить пьесу «Миллион за улыбку» Софронова, которая идет у нас в театре, — сообщила Фаине Георгиевне коллега.
— Да зачем вам эта гадость? Поставьте лучше «Отелло». Их там много.
Фаина Раневская и публика
На публике Фаина Георгиевна Раневская чувствовала себя неуверенно, стеснялась и даже раздражалась, но к похвалам всегда относилась с благодарностью. Чистосердечное признание актриса всегда отличала от ненавистной ей лести.

В 80-е годы страна готовилась к Олимпиаде, и в московскую торговлю поступила инструкция: быть особо вежливыми и ни в чем покупателям не отказывать.
В один из московских магазинов зашел мужчина и поинтересовался у продавца:
— Не будет ли у вас перчаток?
— Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?
— Хотелось бы кожаные...
— Светлые или темные?
— Черные.
— Под пальто или под плащ?
Под плащ.
— Хорошо...Принесите нам, пожалуйста, ваш плащ и мы подберем к нему подходящие перчатки.
Стоявшая рядом и наблюдавшая за происходящим, Фаина Раневская наклонилась к мужчине и театральным шепотом сказала:
— Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и жопу показывала, а туалетной бумаги все равно нет.

Меня иногда спрашивают: «Как вы думаете, идти мне на сцену или в архитектурный институт?»

— Я часто так устаю от людей, — говорила Фаина Раневская. — Они плетут столько ерунды, а пустословие всегда утомительно.

Однажды Раневская отправилась в магазин за папиросами и оказалась там в тот момент, когда магазин закрывался на обед. Увидев Раневскую, уборщица отбросила метелку и побежала открывать дверь.
— А я вас, конечно же, узнала, — обрадованно заговорила уборщица. — Как же можно не впустить вас в магазин, мы ведь все вас очень любим. Поглядишь на вас, на ваши роли и неприятности забываются. Конечно, для богатых людей можно найти и более шикарных артисток, а вот для бедного класса вы как раз то, что надо!
Такая оценка ее творчества очень понравилась Раневской, и она часто вспоминала эту уборщицу и её комплименты.

«Неистовая любовь ко мне зрителей, — писала Фаина Раневская, — вызывает во мне чувство неловкости, будто я их в чем-то обманула».

Акустика в Оперном театре, где играли артисты, была не блестяща.
Раневская, учитывая это, старалась говорить несколько громче, чем обычно.
После спектакля за кулисы пришел старый, заслуженный актер — коренной екатеринбуржец.
— Ну как, скажите? — спросила Фаина Георгиевна — Я не очень плохо играла?
— Превосходно обворожительная! — рассыпался в комплиментах актер.
— А слышно было?
— Слышно? — замялся актер. — Не очень. Я сидел в седьмом ряду и многое не расслышал.
— Боже! В седьмом! А что же тогда на галерке?
— Да, да, дорогая, — сочувственно закивал актер, — вы уж постарайтесь в следующий раз погромче. Я приду опять — посмотрю и послушаю.
— В следующий раз — рассказывала Фаина Георгиевна — я орала так, что у меня заболел пупок от напряжения.
После спектакля в уборной снова появился улыбающийся старик.
— Ну как? Говорите быстрее! — попросила Фаина Георгиевна.
— Лучше, лучше, дорогая. Но... половину текста я так и не расслышал. Хорошо бы погромче.
— Громче?
Фаина Георгиевна была в отчаянии. Наблюдавшая эту сцену костюмерша шепнула ей:
— Не расстраивайтесь, Фаина Георгиевна. Зачем вы его слушаете — он же совсем глухой! Его из-за глухоты и из театра попросили. Он уже пять лет как на пенсии.

На улице:
— Как-то этот человек подозрительно на меня посмотрел...
— Ну, что вы, Фаина Георгиевна, что ему может быть от вас нужно?
— Вот это и подозрительно...

— Тощие люди лучше толстых.
— Это почему?
— Меньше загораживают солнце.

У Раневской с утра перевязана полотенцем голова. В ответ на сочувствующий вопрос: «Голова болит?», машет рукой:
— Меня преследует маньяк. Всегда. Всю жизнь.
— Но каким образом?
— Где бы ни жила, наверху обязательно живет этот сосед, у которого что-то падает на пол, громыхает и катится.

Раневская с изумлением обнаружила, что домработница Лиза собирает за ней пепел по квартире.
— Ты боишься, что я что-то спалю или испорчу?
— Ни... Просто нужно пеплу с ваших папирос.
Оказалось, Лиза услышала о ценности всего, что связано с великими людьми, а кто-то из гостей пошутил, мол, когда-нибудь и пепел от папирос Раневской будет на вес золота. Вот предприимчивая домработница и принялась собирать дорогой пепел.

— Вы плохая актриска, што ли? Или старая уже? Так, чем другим займитесь. Вон на рынке торговать как умеете, так и не ходите в тот театр, — тараторила домработница Лиза.
Раневская обомлела:
— Кто тебе сказал, что я на рынке торговать умею? Никогда я этим не занималась.
— А чего же вас арестовывали и в Чеку сажали?
Раневская поняла, что домработница имеет в виду роль Маньки-спекулянтки в спектакле «Шторм», рассмеялась:
— Так это роль у меня такая. Роль, понимаешь? Играла я спекулянтку, а не была ею.
Домработница подозрительно поджала губы, потом посоветовала:
— А вы б все же попробовали, вдруг получится... роль эта...

— Вы бы просили, чтоб вам вместо ентих букетов, от которых только голова болит, лучше деньгами давали или продуктами дефицитными, — ворчала Лиза.
— О чем ты говоришь?! Цветы и аплодисменты — выражение зрительских симпатий.
— Нужны вам их выражения... Лучше бы гречки принесли или тех же яблок.
— Почему яблок?
— Можно картошки, тоже сгодится.

Аплодисменты пусть себе, но ведь еще и советы дают!

— Шо ж вы, народная актриска, — возмущалась домработница Лиза, — не можете себе хоромы выбить? Вы ж с самим Иосифом Виссарионычем разговаривали!
— Во-первых, мы с ним вовсе не о хоромах говорили. Во-вторых, зачем мне хоромы?
— Вот только о себе и думаете, нет чтоб о людях хоть чуть-чуть позаботиться.
— О ком это?
— Обо мне.
— Лиза, при чем здесь ты?
— Так, если вам хоромы не нужны, я-то в них пожить не против.