Об актере N: Настолько нерешителен, что когда всех делили на подлецов и порядочных, на всякий случай записался и туда, и туда, а потом от нерешительности отовсюду себя вычеркнул.
Фаина Раневская о еде
У Раневской был сильнейший диабет, сплошные запреты на питание, о сладком и говорить не приходилось.
Актриса жаловалась:
— Когда я говорю, что пью чай без сахара, на меня смотрят, будто я что-то украла или скопидомничаю...
— Не все любят праздник Новый год! — заявила Раневская однажды.
— Нет, Фуфа, Новый год любят все!
— Нет, мандарины, пожалуй, его не любят...
Она сидит на жесткой диете, о пирожных даже думать не может, чтобы от мыслей не поправиться (о приятельнице).
— Фаина Георгиевна, как похудеть? Какую-нибудь диету знаете?
— Очень просто — жрать каждый раз на полведра меньше.
— Зачем вам шоколадные конфеты, Фаина Георгиевна, вы же не едите сладости?
— В гости иду. Надо же хоть на время чем-то заткнуть рот их ребенку.
Внушает иностранцу:
— У нас обед — это не еда, а время суток.
— А едите вы что?
Раневская на мгновение задумывается, потом машет рукой:
— Что удастся достать.
— Фаина, не знаешь, можно ли есть этот гриб? — спрашивает знакомая, показывая на спрятавшийся среди листвы непонятный гриб.
Раневская пожимает плечами:
— Да любой есть можно. Только некоторые лишь однажды.
В санаторской столовой, разглядывая бурду непонятного цвета в граненом стакане:
— Если это чай, то я хочу кофе, а если — кофе, то принесите мне чаю.
В гостях не слишком щедрая хозяйка наливает чай в стаканы до самого верха. Кто-то из гостей замечает это, мол, еще чуть, и перелили бы.
Раневская усмехается:
— Это, чтобы сахар не поместился.
Во время войны в дефиците были многие продукты, в том числе и куриные яйца. Для того, чтобы приготовить яичницу или омлет использовали яичный порошок, который поставляли в Россию из Америки. Порошок не пользовался особым спросом, а потому в прессе постоянно его рекламировали. После окончания войны, когда на прилавках стали появляться свежие яйца, а в газетах — статьи о пользе этого натурального продукта, Раневская объявила знакомым:
— Поздравляю, дорогие мои! Яйца реабилитировали!
Диет Фаина Раневская не любила, но иногда особенно усердно начинала следить за фигурой и выбирала для себя вегетарианскую пищу. В эти тяжелые для артистки дни она то и дело морщась, спрашивала у своей домработницы:
— Лизочка, вам не кажется, что в борще чего-то не хватает?
— Правильно, Фаина Георгиевна, не хватает мяса, — отвечала Лиза.
...Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много — в Книгу о вкусной и здоровой пище.
Отобедав в ресторане, Фаина Раневская осталась недовольна абсолютно всем: кухней, обслуживанием, сервировкой.
Расплатившись, актриса попросила официанта, чтобы тот в свою очередь позвал директора заведения.
Когда последний пришел, Фаина Георгиевна предложила ему... обняться.
Директор был обескуражен.
— Что такое, не понимаю, — бормотал он, оказавшись в объятиях Раневской.
— Обнимите меня, — басила актриса.
— Нос чего вдруг?
— Обнимите меня на прощание. Больше вы меня здесь не увидите.
Одна из многочисленных домработниц Фаины Георгиевны сварила курицу вместе с потрохами. Есть её было невозможно. Курицу пришлось выбросить. Раневская еще долго вздыхала и приговаривала:
— Но ведь для чего-то эта курица родилась!
Более пятидесяти лет живу по Толстому, который писал, что не надо вкусно кушать.
Не могу есть мясо. Оно любило, ходило, смотрело...
Раневская обедала как-то у одной дамы, столь экономной, что Фаина Георгиевна встала из-за стола совершенно голодной. Хозяйка любезно сказала ей:
— Прошу вас еще как-нибудь прийти ко мне отобедать.
— С удовольствием, — ответила Раневская, — хоть сейчас!
Фаина Раневская не упускала случая озадачить собеседника своей невозмутимостью.
— Посмотрите, Фаина Георгиевна! В вашем пиве плавает муха! — во весь голос закричала соседка по столу.
— Всего одна, милочка. Ну, сколько она может выпить?! — спокойно ответила Раневская.
Я заметила, что если не кушать хлеб, сахар, жирное мясо, не пить пиво с рыбкой — морда становится меньше, но грустнее.
Если человек сделал тебе зло, дай ему конфетку. Он тебе — зло, ты ему — конфетку, и так до тех пор, пока у этой твари не разовьется сахарный диабет.
Дамы, не худейте... Оно вам надо? Уж лучше к старости быть румяной пышкой, чем засушенной мартышкой...
В санатории некая актриса, ковыряя невкусную котлету вилкой, заявила:
— Я предпочитаю здоровую еду.
Раневская мрачно:
— Я тоже. Здоровый кусок свинины или на крайний случай говядины...
(В действительности, в питании Раневская была крайне ограничена из-за множества болезней, потому ела мало.)
Есть в одиночку все равно, что, пардон, ходить в туалет вдвоем.
Фаина Раневская и журналисты
Репортеры делятся на тех, кто сначала берет интервью, а потом печатает его, и тех, кто поступает наоборот.
Репортеру, намеренному взять интервью у Любови Орловой:
— Только не вздумайте спросить, сколько у нее платьев в шкафах.
— Почему?
— Начнет считать, до завтра не управитесь.
— Что нужно человеку для счастья? — задала Фаине Раневской вопрос журналистка, рассчитывая на афористичный ответ.
— Смотря кому. Вот вам, например, чтобы я острила, а мне, чтобы вы от меня отстали.
— Репортеры с каждым годом становятся все хуже, — жаловалась Фаина Георгиевна. — Но раньше глупости спрашивали о театре, а сейчас просто глупости. Названий пьес не знают, авторов не помнят, отвечать на их вопросы страшно, чтобы не поставить в тупик именами классиков. Скоро придется сначала лекцию читать о русской литературе и театре, чтобы знали, что спрашивать.
Фаина Раневская дает интервью. Журналист интересуется:
— Скажите, кем была ваша мать до ее замужества?
— У меня не было матери до ее замужества, — ответила актриса.
Как-то, во время интервью, упредив возможные вопросы журналиста, Фаина Георгиевна Раневская заявила:
— Я не пью, я больше не курю и я никогда не изменяла мужу потому еще, что у меня его никогда не было.
— Значит, у вас, совсем нет никаких недостатков? — уточнил журналист.
— В общем, нет, — скромно, но с достоинством ответила Раневская.
И после небольшой паузы добавила:
— Правда, у меня большая жопа и иногда я немножко привираю.
В эвакуации в Ташкенте Фаина Раневская решилась продать кусок кожи для обуви. Чтобы провести эту операцию легально, артистка отправилась в комиссионный магазин. Там кожу почему-то не приняли, а у выхода из магазина её остановила какая-то женщина и предложила продать ей кожу из рук в руки. В момент совершения сделки откуда ни возьмись появился милиционер и повел незадачливую спекулянтку в отделение милиции. Очень скоро их окружили люди. «Он шел быстро, а я старалась поспеть за ним и делала вид для собравшейся публики, что милиционер — мой хороший знакомый и я с ним беседую. Но, вот беда, ничего не получалось. Милиционер был узбек, не очень-то меня понимал, да и мне было решительно не о чем с ним разговаривать. И я стала весело и оживленно произносить тексты моих прежних ролей, жестикулируя и пытаясь сыграть непринужденную беседу. А толпа мальчишек и взрослых любителей кино, сопровождая нас, в упоении кричала: «Мулю повели! Смотрите, нашу Мулю ведут в милицию!» Они радовались, они смеялись. Я поняла, что народ меня ненавидит».
«Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея...» После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово покинуть сцену».
«Белую лисицу, ставшую грязной, я самостоятельно выкрасила чернилами. Высушив, решила украсить ею туалет, набросив лису на шею. Платье на мне было розовое, с претензией на элегантность. Когда я начала кокетливо беседовать с партнером (актер Ячменев) в комедии «Глухонемой», он, заметив черную шею, едва не потерял сознание. Лисица на мне непрестанно линяла. Публика веселилась при виде моей черной шеи, а с премьершей театра, сидевшей в ложе, бывшим моим педагогом (П.Л. Вульф), случилось нечто вроде истерики».
Раневская кочевала по театрам:
— Зачем все это, Фаина Георгиевна? — спросили актрису.
— Искала... — ответила Раневская.
— Что искали?
— Святое искусство.
— Нашли?
— Да.
— Где?
— В Третьяковской галерее...
Однажды журналист спросил у Фаины Раневской:
— Как вы считаете, в чем разница между умным человеком и дураком?
— Дело в том, молодой человек, что умный знает, в чем эта разница, но никогда об этом не спрашивает.
Журналист поинтересовался у Фаины Георгиевны, что для нее самое трудное в жизни.
— О, самое трудное я делаю до завтрака, — сообщила актриса.
— И что же это?
— Встаю с постели.
Фаина Раневская о журналистах:
— Ох уж эти журналисты! Половина лжи, которую они распространяют обо мне не соответствует действительности.
Фаина Раневская как-то вспоминала:
«Меня пригласила к себе образованнейшая, утонченнейшая женщина девятнадцатого века Щепкина-Куперник[46]. Я благоговела перед нею, согласно кивала, когда она завела речь о Чехове, о его горестной судьбе и ялтинском одиночестве, когда супруге все недосуг было приехать. После третьей рюмки я почувствовала себя достаточно раскрепощенно:
— Татьяна Львовна, а ведь Ольга Леонардовна Книппер-Чехова — блядь.
И обмерла от ужаса: сейчас мне откажут от дома!
Но изысканная Татьяна Львовна всплеснула ручками и очень буднично, со знанием дела воскликнула:
— Блядь, душенька, блядь!..»
«Однажды — было это в театре Пушкина, потому и запомнила на всю жизнь — после «Игрока», я, как обычно, завела:
— Ой, сегодня я сыграла отвратительно!
И вдруг актер, мой партнер по спектаклю, согласился.
— Да уж, действительно: наговняли, как могли!
— Что?! — возмущенно вскрикнула я.
Еле удержалась, чтобы не надавать ему по морде. И избила бы не на шутку...»
Как-то раз в гости к Фаине Георгиевне зашла Наталья Богословская, жена композитора, и с большим воодушевлением рассказала, что она только что дочитала новую книгу Светланы Сталиной[47], которую Никите Владимировичу[48] чудом удалось провезти через нашу границу.
— В этой книге, между прочим, — сказала Наталья — и вам, Фаина Георгиевна, посвящено несколько страниц. Вы фигурируете под именем Фанни Невская.
— Я слыхала. Но что она пишет? Ничего компрометирующего?
— В общем, нет. Пишет, что вы — самостоятельный человек, что многие опасаются ваших острых оценок, да вот еще о том, что вы обозвали известную журналистку, Татьяну Тэсс[49], наверное.
— Как я обозвала? — осторожно спросила Фаина Георгиевна.
— Вы ей сказали: «Ты — сука!»
— Так и напечатано? — изумилась Фаина Георгиевна.
— Так и напечатано! — раскрасневшаяся Наталья довольно улыбалась.
— Но ведь это неправда! Я никогда не была с Таней на «ты». Я могла ей сказать и действительно много раз говорила: «Таня, вы — сука!», но «ты» — никогда!
Не могу жить без печатного слова. Впрочем, без непечатного тоже.